Пишу, но зачем?..

Как творить в мире, который этого не ждет

«Пишу, но зачем?..»

Один — затворник из Праги, другой — клерк из Лиссабона. Франц Кафка и Фернанду Пессоа никогда не встречались, но схожим образом выбрали писательство как форму молчаливого сопротивления: единственный способ выжить в обществе, где твой голос признан бесполезным.

Днем Кафка работал в страховой конторе, по ночам — писал, постоянно ощущая вину перед семьей. Семья требовала образумиться и жениться. Авторитарный отец видел в литературных амбициях сына сплошную блажь. Для самого же Кафки писательство стало и наказанием, и спасением: мучительная рутина сменялась моментами эйфории, когда история захватывала его целиком. Лучшие страницы рождались «на одном дыхании», с минимальными исправлениями; он писал, пока не иссякал поток — вот почему многие тексты так и остались незавершенными.

В этой двойственной ситуации — писательство как вина и избавление — кроется важное понимание для всех, пишущих в тишине. Кафка не смирился с ролью жертвы обстоятельств: вместо того чтобы ждать, пока мир предоставит подходящие условия, он пытался создать их сам — через неприкосновенность работы. Писательство для него — осознанный шаг к пределам человеческого опыта: «атака на последнюю земную границу», противодействующее заклинание. Единственный способ освободиться от страха.

Франц Кафка и его "Письмо отцу"

Я часто думаю, что лучшим образом жизни для меня было бы, если бы меня заперли с пером, бумагой и лампой в самом дальнем помещении длинного подвала. Еду пусть бы мне приносили и ставили от моей комнаты как можно дальше, при входе в подвал. Поход за едой, в халате, минуя все подвальные своды, был бы единственной моей прогулкой. Потом я возвращался бы за стол, долго, со вкусом ел и снова принимался бы писать. Ах, что бы я тогда написал! Из каких глубин бы черпал!

— «Письма к Фелиции»

Если Кафка всматривался в свою боль, то Пессоа разделял себя на десятки гетеронимов. Алберту Каэйру, Рикарду Рейш, Алвару де Кампуш — вполне самостоятельные «авторы» со своими биографиями, стилем и философией. Они учились, спорили друг с другом, искали истину, в то время как сам Пессоа — творец и наблюдатель — предпочитал оставаться в тени. Гениальный двоедушник, он не отличался заметной внешностью, больше всего опасался проявлений истерии, которой страдала его бабушка, и злоупотреблял алкоголем. В отличие от Кафки, для которого письмо означало исповедь, у Пессоа оно было экспериментом по распылению идентичности — ведь если мир уныл и тесен, можно вообразить себя в нем кем угодно...

Но за этой игрой стоял человек, привыкший к одиночеству. Его opus magnum, «Книга непокоя», — рефлексивный роман чувствительного мечтателя, помощника бухгалтера Бернарду Суареша, который наблюдает за жизнью как бы из тени. Он фиксирует сны, тревоги, ускользающие ощущения, словно сама запись — единственное доказательство его существования. Эта книга показывает другого Пессоа: человека, который писал, чтобы удостовериться, что он есть.

Я должен выбирать между вещами, вызывающими во мне отвращение: выбирать или мечту, которую мой разум ненавидит, или действие, которое моя чувствительность отвергает; или действие, для которого я не рожден, или мечту, для которой никто не был рожден. В результате, ненавидя и то, и другое, я ничего не выбираю; но так как я все-таки должен выбрать: действовать или мечтать, — я смешиваю одно с другим.

— «Книга непокоя»

Фернанду Пессоа и бабушкин сундук

Что их объединяет? Оба не пытались вписаться в существующее литературное течение. Оба принимали дефицит внешнего мира и отвечали избытком внутреннего. Кафка строил себе убежище. Пессоа населил небольшое внутреннее королевство. Они понимали: писательство – не способ сделать карьеру, а нечто совершенно непрактичное.

Кафка поручил своему другу Максу Броду сжечь после своей смерти все незаконченные рукописи, в том числе «Замок» и «Процесс», но друг ослушался. Пессоа оставил десятки тысяч исписанных страниц в бабушкином сундуке — их нашли случайно. Тексты, которые не предназначались для публики, пережили своих авторов на десятилетия. Они подтверждают: творчество не обязано быть удобным, востребованным или законченным. Это способ сказать: «Я есть — даже когда меня не видят».

“

Кафка учит не ждать подходящих обстоятельств, а создавать их.
Пессоа напоминает доверять своим внутренним голосам.
Их опыт говорит: писательство — это способ сопротивления небытию.

Карта внутреннего пространства

Если бы вы создали гетероним, как Пессоа, — кем бы он был? Какими чертами, мыслями или желаниями вы наделили бы это «второе я»?
Какую дверь в себе вы могли бы открыть по примеру Кафки? Может быть, ту, куда обычно не заглядываете? Что за комната скрывалась бы за ней?
Представьте, что вы написали одну страницу текста, который никто не прочтет. О чем бы там было написано?

Дополнительные материалы:

Ф. Кафка «Письмо к отцу», «Письма к Фелиции»
Ф. Пессоа «Книга непокоя»
Р. Сафрански «Кафка. Пишущий ради жизни»
Ж. П. К. Филью «Фернандо Пессоа: почти автобиография»
Фильм «Кафка» (1991), реж. Стивен Содерберг
Фильм «Я никто» (2023), реж. Эдгар Пера
Д. З. Майровиц «Франц Кафка. Графический роман».

Спасибо, что дочитали это письмо до конца! Оно — часть курса в письмах «Невидимые чернила», где мы исследуем опыт писателей, которые творили в тишине, и пытаемся понять, что придавало им сил, становилось опорой и позволяло продолжать работу.

Если вам близка эта тема, если вы, как и мы, интересуетесь писательством в условиях, которые его не подкрепляют, — мы приглашаем вас подписаться на все наши письма. В них будет еще больше историй, упражнений и опыта, которым мы сможем делиться друг с другом.

Пусть это письмо станет началом, а курс даст вам пространство, в котором писательство становится необходимым, радостным и достаточным.

С любовью, Александра Степанова и Александра Яковлева